«Священник должен быть воином Христовым». Интервью с духовником Алма-Атинской епархии архимандритом Иоанном (Сазоновым)

18 июля 2018 года клирик Вознесенского собора Алма-Аты, духовник Алма-Атинской епархии архимандрит Иоанн (Сазонов) отметил 70-летие со дня рождения. Информационный отдел Митрополичьего округа поздравляет батюшку с юбилеем, желает ему многая и благая лета ради трудов и свершений на благо Церкви Христовой.

В юбилейные дни мы побеседовали с отцом Иоанном о его семье, его пути к Богу и Церкви, а также о трудностях и радостях священнического служения.

- Батюшка, какая духовная атмосфера была во времена Вашего детства? Вы ведь выросли в религиозной семье?

- Да, в религиозной. Соблюдение православных праздников и постов было нормой в нашей семье. К счастью, и окружение у нас было такое же, многие наши соседи тоже постились, вместе мы встречали Пасху, Рождество. Перед Пасхой и Рождеством бабушка всегда старалась привести нас в храм и причастить –  это была её забота, потому что мама много работала.
Нас было трое детей – два брата и сестра – и бабушка очень сильно беспокоилась о нас, о нашем духовном воспитании. Вставала   очень рано, молилась, мы просыпались под её молитвы. Многие молитвы я, мои брат и сестра знали именно с её слов. Она слёзно молилась всегда. Жизнь бабушка прожила трудную... Родилась ещё в царское время, в конце 19 века. Отец её был гусаром Александрийского полка и много лет находился на воинской службе. У него даже была сабля, подаренная Государем Императором. Когда произошла революция, он выбросил эту саблю в болото, чтобы благословенное оружие не осквернилось братоубийством.
Жили они на Украине, под Харьковом, на станции Лозовая. Эта станция была важным стратегическим узлом и во время войны её разбомбили. Недалеко от Лозовой был большак –  такая большая дорога, по которой люди ходили в Киев на богомолье. Прадед мой принимал богомольцев в своем доме, давал им кров и милость Божия являлась его семье, даже чудеса случались. Дед был из купцов. Во время первой мировой войны власть попросила сдать имеющееся у людей золото, и он тогда всё своё золото отдал.  Когда умирал, дал такое отеческое назидание своей дочери, моей бабушке: «Скотину без молитвы не корми». То есть молиться человек должен всегда, даже когда он работает, кормит скотину… Для прадеда важно было передать по наследству не золото материальное, а золото веры. И он его передал…
Бабушка была очень способна к учёбе и, закончив школу, хотела ехать дальше учиться, но отец не пустил, потому что тогда уже начинались волнения, запахло революционным угаром. Она видела революцию, раскулачивание, расстрелы, пережила голод и войну. Потом говорила мне: «Если бы написать книгу о моей жизни, ты бы читал и плакал». Это была судьба всего нашего русского народа, миллионы людей сгноили, уничтожили...
Бабушка была духовно опытной, мудрой, прожила жизнь сложную и поэтому к ней часто ходили за советом, а мы внимательно слушали эти беседы, нам было интересно. Потом дети тех, которые ходили к ней, почему-то к нам стали обращаться за советом. И я стал задумываться о вере, о Боге. Так что мои духовные университеты были в семье. Помните, как владыка Иосиф говорил: «Я заканчивал академию алма-атинских бабушек». У моей бабушки была твёрдая вера, она жила с молитвой. Вот в такой обстановке мы воспитывались.

- Ваше детство пришлось на хрущёвские времена, когда быть верующим было не очень-то просто. Вы носили крестик в детстве?

- Когда мы надевали крестик, то в школе нас заставляли его снимать. Тогда бабушка пристегивала его нам булавочкой на маечку, так и носили, чтобы никого не озлоблять. Но учителя знали, что мы верующие. Некоторые из учителей нас в школе игнорировали, проявляли к нам, детям, негативное отношение из-за нашей веры. Но потом, когда я стал священником, одна из них приходила ко мне на исповедь. Это была мать жены моего товарища –  во время Великого поста я позвонил ему, чтобы он привёл её причастить. Причастили, и вскоре после причастия она мирно скончалась, будучи уже в очень преклонном возрасте. Встретил ещё одну учительницу, Марию Алексеевну, которая преподавала русский и литературу, мы обнялись, потом стали дружить, она приходила в храм, причащалась и соборовалась.
Честно говоря, я не ощущал в детстве какого-то сильного давления из-за веры. Мы мальчишки были и мало на это обращали внимание.

- Вы как-то говорили, что видели в детстве митрополита Николая (Могилевского), можете вспомнить об этом?

- Я помню, конечно, очень смутно. Мне было семь лет, когда владыка Николай скончался. Но в памяти осталось, как он стоял на амвоне в Никольском соборе, а мы рядом сидели. Я смотрел на него, и когда пели евхаристический канон, так мне было хорошо. Потом уже я слышал рассказы, как его провожал в последний путь весь город, гроб с его телом несли на руках до самого кладбища. Так он был любим народом.
Но я хорошо помню владыку Иосифа (Чернова). Я работал уже на заводе, ходил в Никольский храм и слушал его проповеди. Однажды он всем давал благословение на пост. На амвоне поставили кресло, владыка сел в него, и все подходили к нему за благословением. И когда я подошёл за благословением, он дал мне еще панагию поцеловать. Я даже удивился: что это вдруг? Сейчас думаю, может быть, это был знак о моём будущем служении в Церкви, владыка прозорливый ведь был. Но тогда я совсем об этом не думал, не рвался ни в священники, ни в монахи.

- Когда Вы стали задумываться о служении в Церкви?

- Я не думал, что буду священником, был просто православным верующим. После школы учился в Политехническом институте, но не закончил его. Летом съездил в экспедицию и сильно заболел, врачи даже думали, что у меня белокровие. Но выжил, слава Богу. Потом перевёлся на заочное отделение, и пошёл работать на завод инженером по лифтам.
Я работал на заводе и ездил на службу в Узун-Агач. Там служил мой духовник отец Александр Хаустов. На заводе брал работу после смены, чтобы «накопить» отгулы. И когда приходило время Великого поста, первую его седмицу я работал полсмены, после обеда. И терпели меня, хотя знали, что я пощусь. Тогда уже крест был на мне, и все знали об этом, но всё равно уважали.  
Был такой случай. Мой помощник, настоящий работяга, но иногда уходил в запой… И вот директор решил его уволить. Я говорю коллегам: «Как он может его уволить, это незаконно, давайте напишем генеральному директору». Написали письмо. Директор меня вызывает: «Зачем, мол, написали». А я ему объясняю: «Жена у него в больнице, мужика с работы выгонят, что ему делать? В петлю лезть?». «Ну,  –  говорит, – хорошо, поверим». И взяли его на поруки.
Позже, когда я уже стал диаконом, и однажды пришёл на завод по какой-то надобности, они меня встретили очень тепло и во всём, что мне нужно было тогда, помогли.
 
- Как же случилось Ваше рукоположение?

- Батюшку моего, духовника, перевели служить сначала в Каскелен, затем в Никольский собор, а потом он стал настоятелем Казанского храма. Однажды я ехал в автобусе и мне пришла в голову такая мысль: «А что, если батюшка спросит меня: «пойдёшь в алтарь трудиться?». Я задумался. И сам с собой рассуждаю: работа у меня была опасная, с электричеством связана, но никогда не было травм. Господь меня хранил по молитвам батюшки. Я подумал: «Пойду!» И сердце моё тогда возрадовалось.
Прихожу в субботу в Казанский храм, выходит алтарник и задаёт мне вопрос: «Пойдёшь в алтарь работать, а то меня мама не пускает?» «Пойду, – говорю, – меня мама пустит». Выходим из храма, и батюшка мне тот же самый вопрос задаёт: «Ты пойдешь в алтарь трудиться?» Я говорю: «Батюшка, благословите». Так я попал в алтарь.
По благословению о. Александра стал увольняться с работы, но меня никак не увольняли, так как по закону надо было еще два месяца отработать. Потом всё-таки ушёл, но осталась вторая работа. Некоторое время приходилось совмещать службу в храме и работу инженера.
Проходит время, и батюшка предлагает мне стать диаконом. Я смутился. А он архиерею звонит: «У меня есть кандидат». Какой я кандидат? Повёз меня к владыке, это был 1984 год. Тогда архиереем был епископ Ириней (Середний), сейчас он митрополит Днепропетровский и Павлоградский. Владыка Ириней за три года, что он здесь прослужил, рукоположил всего двух диаконов. Приехали к нему, он пообщался со мной и говорит: «С моей стороны не будет возражений». Собрали документы, отправили в Москву на Лубянку, тогда это было необходимо. И только через 4 месяца меня рукоположили в диаконы. Два года я прослужил диаконом в Казанском храме. Очень любил свою службу.

- А когда состоялась Ваша священническая хиротония?

- Однажды к нам приехал архиерей, тогда уже владыка Евсевий (Саввин), он служил вечером по воскресным дням акафисты в Казанском и Покровском храмах. После службы его секретарь отец Валерий Захаров говорит мне: «Приезжай в субботу в собор на всенощную». Ни слова, ни полслова, что готовится моя хиротония. Но слух до меня все же дошёл. Мой батюшка тогда по этому поводу сказал: «Не ходи в священники». Ну, раз батюшка сказал, я решил отказаться и с этим решением приехал в пятницу в архиерейскую резиденцию на улице Минина. Подъезжает архиерейская «Волга», владыка выходит и спрашивает: «Ты что приехал?» Говорю: «Да слышал, что хотят меня рукополагать. Но как же без моего согласия? Это же дело добровольное». А он мне: «Нет, не добровольное. Меня вот вызвали в Синод и говорят: «Быть тебе архиереем Алма-Атинским и Казахстанским». Так же и ты, кланяйся, бери благословение и иди, готовься». Я сам не свой прихожу к своему батюшке, докладываю. «Что, напросился?!»  –  посетовал он.
9 февраля 1986 года, в день святителя Иоанна Златоуста, в Никольском соборе владыка Евсевий меня рукополагал в священники. Иду с кадилом в последний раз, плачу –  страшно мне было! Рукоположил меня владыка, я наплакался, а секретарь владыки отец Валерий Захаров говорит: «Бабушки там плакали многие, молились за тебя»…

- Как складывались первые годы Вашего священнического служения?

- Я таким вредным священником был! Так «мучил» народ и своего настоятеля! Батюшка мой отслужит Литургию, молебен, другие требы, а я всё ещё стою исповедую. Даже владыка меня подгонял, но я был неисправим.
Но это потому, что я чувствовал на себе ответственность, не мог допустить того, что отпущу человека без исповеди. Приходит ко мне один дедушка. Я спрашиваю: «В чём каетесь?», а он мне: «А что мне каяться, мне 90 лет». И смеётся. Я говорю: «Что вы смеётесь? Пока не покаетесь, я не допущу вас до причастия». «А что мне, плакать? – говорит.  –  Ты, давай, своё дело делай». Я говорю: «Нет, так нельзя, надо каяться». Он ушёл возмущенный: мол, молодой и ещё мне указывает. Но потом пришёл все-таки, покаялся.
Батюшка тоже ругал меня: «Чего ты там возишься, давай быстрее». А в меня не вмещалось, как можно человека допустить к Святым Дарам без исповеди? И в требнике написано, что, хотя бы смертные грехи мы обязаны спросить.
Ещё «издевался» над народом тем, что долго им проповеди говорил. В Покровском храме была очень маленькая крестильная, в которую набивалось много-много народа. Однажды я крестил в этой комнатке 68 человек! Свечи гасли, пар из комнаты шёл, дети плакали. И вот в этой обстановке я пытался ещё что-то им сказать. Мучил людей!

- В чём Вы видите трудности священнического служения, а в чём радость, утешение?

- Священник, конечно, должен быть воином Христовым. Когда архиерей рукополагает, то даёт ему залог любви Божией, так и говорит: «Приими залог сей и сохрани его цел и невредим до последнего твоего издыхания». Потом дашь отчёт Богу в своём служении, как ты отнёсся к этому залогу, к этой любви Божией, к этой величайшей святыне. Поэтому священнику нужно много трудиться. Просто образования здесь недостаточно, нужно духовное руководство, чтобы духовно опытный священник помогал своему брату, подкреплял, чтобы он от него получал доброе слово, наставление, помощь. Слава Богу, у нас это есть. Я встречаю молодых священников – серьёзных, целенаправленных, которые с ревностью относятся к своему служению. Это радует.
Бывают и падения, оплошности, все мы не без немощей. Мы не с неба свалились, тоже подходим к исповеди, каемся в своих грехах. Но мы не должны жить с этими немощами. Если хотим, чтобы наша паства была разумна, сильна, благочестива, то должны дать им пример. Или, по крайней мере, не быть соблазном, если не можем быть примером.
Первые годы служения для священника всегда самые трудные, напряжённые. Потом входишь в колею –  службы, праздники повторяются, уже какой-то опыт появляется. Но нельзя сказать, что становится легче, нет, легче не бывает. Потому что для нас Литургия –  всегда новая. Это труд – нужно отдать себя и Богу, и людям. И подготовка должна быть. Это милость Божия: не мы Богу служим, Бог служит нам. А мы, священники, проводники этой Его любви.  Потому нам надо быть примером в этом плане для своей паствы.
Если с нашей стороны мы допускаем человекоугодие или равнодушие, это непростительно. К сожалению, встречаются такие вещи. Я знаю случай, когда один парень пришёл на исповедь. Большие скорби у него были, отец над ним сильно издевался, и он пришёл на исповедь, душу ему надо было кому-то открыть. А священник быстро прочитал над ним разрешительную молитву и сказал: «Иди, причащайся». Он вышел из храма и бился лбом об столб: «И здесь я не нужен». Преступно для нас такое небрежное отношение к человеку, который пришёл впервые в Церковь Божию. Посмотрите на сектантов: если пришёл к ним новый человек, так они его так оближут, обласкают. А у нас: пришёл человек с горем, но вместо утешения впадает в ещё большее искушение. Так, к сожалению, бывает. Дай, Господи, чтобы нами осознавалось это правильно.

- Вы больше 30-ти лет служите в Церкви. Изменились ли духовные проблемы людей за это время. Какие главные духовные недуги современного человека?

- В советское время нравственность ещё сохранялась в людях. Закон не признавал, например, чернокнижников, они если и были, то боялись открыто действовать. А сейчас все эти сатанисты легально работают. Никогда не было всех тех половых извращений, какие есть сегодня, мы о них даже не слышали. Может, где-то случалось это с людьми, но процент развращения не был так велик, как сегодня.
Была, конечно, подмена – вместо веры в Бога проповедь атеизма, безбожия, но «Нравственный кодекс строителя коммунизма» являлся слепком с Закона Божия. В этом «Кодексе» предписывалось быть благородным, честным. От людей, которые занимали высокие должности, от идеологов советского времени, требовалась безукоризненная нравственность. Если человек своим положением дорожил, то боялся, например, с женой развестись, семью разрушить.
Нашу страну и Запад разделял идеологический занавес, а сейчас он рухнул, и вся эта грязь ворвалась в нашу жизнь, и теперь глобально распространяется чудовищная безнравственность. Нам приходится сталкиваться с этими вещами. Но мы не гнушаемся никакими грешными людьми, если обращаются, никого не отталкиваем. Господь разбойника первым в рай ввёл. Дверь покаяния всем открыта.
Конечно, 30 лет назад у меня было меньше духовного опыта, но мне кажется, что в те времена люди отличались большей нравственностью.  Но всегда, во все времена, требовалась внимательность, труд священнический. А это в первую очередь молитва.

- Отец Иоанн, Вы являетесь братским духовником епархии, у Вас много духовных чад. Дайте совет, как найти своего духовного отца, что нужно для этого делать?

- Некоторые мне говорят: «Батюшка, можно я буду к вам ходить?» Я не могу сказать человеку: «Ты ходи, а ты не ходи». Мы пасём не своих овец, а Христовых. У нас нет такого – эти мои, а эти не мои. Все Христовы.
Кого можно назвать своим духовником? Того, к кому имеешь доверие. Если ты всю жизнь свою ему исповедал, то бери совет у него. И сама собой образуется духовная связь. Эта связь возникает в процессе общения, а не потому, что мы договорились: «С этого дня ты будешь моим чадом, а я твоим духовником».
К сожалению, у человека не всегда есть выбор. Если ты живёшь где-нибудь в деревне, какой там выбор? Рукоположили священника, отправили его в дальний район, и он там всё: и духовник, и старец, и всё остальное, другого там просто нет. Он несёт ответственность за этих людей. Такой священник, конечно, не может быть духоносным старцем, но он учится пастырскому руководству в духовной школе. В книжках написано, как осуществлять духовное руководство. Надо не своевольно это совершать, а по церковному правильно.
Духовным отцами называют тех, через кого человек научается христианским добродетелям, самое главное, вере, надежде и любви.  Духовное чадо слушается своего отца и через его посредство получает благодать Божию на пути духовной жизни. А опыта священник обязательно должен набираться, у нас есть хорошие примеры исповеди, много литературы. Но то, что актуально для конкретного человека, ты должен спросить у него. Пришёл, например, к тебе человек, побывавший на войне, ты должен спросить у него: а не издевался ли он над пленным, не убил ли беззащитного? Или детская исповедь –  там свои вопросы. Дитя оно непосредственное, открытое, смотрит на тебя чистыми, доверчивыми глазами и для него так много значит, что ему батюшка сказал. К каждому должен быть свой подход, надо набираться этого опыта.
Самое важное в духовном руководстве – это исповедь. Апостол Павел говорит, что надо относиться к старцам, как к отцам и матерям, а к равным по возрасту, как к братьям и сёстрам. Вот пришёл к тебе человек, а у тебя времени нет. Но ты ведь не знаешь, каких усилий ему стоило прийти на исповедь. Но он пришёл, подошёл к тебе, немощный, разбитый, потерянный пред Богом, может быть, даже духовно мёртвый. А ты имеешь Небесные дары оживить этого человека. Поэтому важно, как ты к нему отнесёшься. В Евангелии говорится: «какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф. 7, 2). Нашей любви к людям даётся помощь от Бога. Если я отношусь с любовью к людям, то Господь так же ко мне отнесётся, даст мне помощь Свою Божественную. Если я не ищу спасения для человека, а какой-то пользы для себя, то горе мне.
Самое главное в нашем делании не формально относиться к людям, а со вниманием. Помня, что в этот момент человек может получить милость Божию, а может её лишиться. Мы не можем, конечно, заниматься катехизацией во время исповеди, но краткое назидание мы должны дать, спросить смертные грехи. Как бы не было нам трудно и поспешно. Формальность здесь непростительна.

- Что бы Вы сами себе пожелали в день своего юбилея, о чём Вы просите Бога в своих молитвах?

- Чтобы Господь дал мне ещё сил потрудиться. Если даст какие-то испытания, чтобы перенести их с Божией помощью, не смалодушествовать, не спасовать. Люди ведь смотрят на пастыря. Мне говорят: «А что ты в Россию не уедешь, там дел больше?» Ну, если духовники будут бежать, что же тогда будет? Если даже все русскоязычные уедут отсюда, казахи придут в храмы, будут молиться. Да и сейчас уже приходят.
Прошу Бога, чтобы соблазна не дать ближним, чтобы Господь помогал мне исправлять свои немощи. Чтобы с непостыдным лицом предстать на суде Божием. Это самое главное. Когда человек приходит к такому возрасту, то начинает думать: осталось, может, десяток лет жизни, ну, в лучшем случае, два. Но когда более 80, там труд и болезнь. Старость для всех испытание огромное. «Господь, не оставь меня в старости, егда оскудевати крепости моя» (Пс. 70, 9). И я тоже прошу у Бога, чтобы Господь меня не оставил.
Но меня Господь не оставляет по Своей милости никогда. Я мог бы жениться в своё время, но не женился. Я не искал ни диаконства, ни священства, не искал и монашества. А что Господь дал, «приемлю и ничтоже вопреки глаголю». Можно похвалиться великой милостью Божией, что Господь меня провёл сквозь все испытания, немощи. Молюсь, чтобы быть достойным этой милости Божией, чтобы не уклониться от Господа сердцем, умом и даже мыслию. Дай, Господи, нам всем помощь Твою!

Беседовала Марина Сазонова